robotesse

Сегодняшний случай в манеже подтолкнул меня написать то, о чём я думала последние месяца два. Я пришла в манеж, не увидела тренера (он куда-то просто вышел на время), сделала разминку и приступила к первой работе. В какой-то момент из-за левого локтя рявкнули: мужик, похожий одновременно на марафонца и на зека, попытался согнать меня с первой дорожки.

Отступление для тех, кто не в теме. Первая дорожка выделяется для скоростных работ. Нулевая — то есть самая первая — для бега трусцой. Я — не бежала трусцой, я делала работу, пусть и скромную, но работу, и формально имела полное право занимать первую дорожку. Бывает, что на первую дорожку претендует несколько человек; такие вещи нормальными людьми решаются абсолютно цивилизованно. Если человек впереди бежит медленнее вас, его принято не сгонять криками, а оббегать справа (а не слева — это тоже важно).

Возвращаясь к мужику: он говорил, что я бегу медленно. Моих слов насчёт работы он как будто не слышал, или не хотел слышать. Он сразу начал давить: сначала просто своим урочьим голосом требовал, чтобы я убиралась с первой дорожки, потом начал грозить администрацией, а потом «я тебя вообще сейчас тут».

Главное, попроси он по-нормальному — «Я делаю сложную работу, мне очень нужна первая дорожка, уйдите на время, пожалуйста» — я бы, не вопрос, освободила. Вообще не вопрос. Но он предпочёл надавить, запугать, перейти к насилию — и вот тут уже извините.

Вернулся тренер; я рассказала, что происходит, и что уходить с первой дорожки не хочу. Он ответил: ну и не уходи! —  и в это время я показала ему пробегающего мужика. Тренер ничего больше не сказал, я пошла бегать дальше, и через некоторое время тренер присоединился — и дальше бежал сзади метрах в трёх, поправляя технику.
На первом же круге мужик догнал меня, довольно чувствительно задел и побежал дальше; это явно было сделано намеренно, но догнать его я не могла, да и не драться же с ним, с дураком.
Тренер не сделал ничего.

Бежим дальше. На следующем круге мужик уже явно, даже не задевая, ударил меня по руке, приговаривая: раз так не понимаешь, то вот. Я не сдержалась и обозвала его зеком и уркой — такое омерзение вызывал и  его вид, и само насилие.

Похоже, то, что для меня — дикость, для окружающих является совершенно нормальным. Москва, 2016 год, легкоатлетический манеж; спортсменку бьёт спортсмен — бьёт за то, что она соблюдает принятые для всех правила, а не выполняет его распоряжений, высказанных вполне по-хамски.

Я совершенно забыла о тренере за спиной и, честно говоря, перестала его принимать в расчет — понятно, что отстаивать чувство собственного достоинства нужно в одиночку.

На третьем круге «зек» начал в голос орать. Он бежал позади, догоняя меня, и я понимала, что сейчас он будет бить; тогда я просто развернулась и встала на дорожке  — чтобы встретить его лицом к лицу, чтобы тварь видела, что я вижу её, и не смела, ударив, убегать.

Я уже почувствовала, как за спиной развевается невидимый плащ, но в этот момент появился тренер; меня он услал вперед, а сам, видимо, остался встречать. Где-то через круг тренер догнал меня и побежал рядом — по третьей. Мужик, догоняя, пробегая между нами, меня уже не бил, хотя и зырил злобно.

Решение на оставшиеся минут 10 (потом мужик ушел)  было таким: тренер велел мне бежать по ближней к центру кромке первой дорожки — «как раз твои 200 метров», типа компромиссный вариант.

Компромисс  — окей, я не против, если человек со мной о нем договаривается. Я только спросила тренера, почему он, собственно, сказал сначала «ну и не уходи» — и он смутился, потому что, видимо, уже не помнил этих слов или (что более вероятно) не придал ситуации значения.

Решение тренера я приняла сразу: оно очевидно мудрое, рациональное и в этой ситуации самое приемлемое. Кроме того, если бы он не встал между мной и мужиком, была бы безобразная сцена, а так её не было, и слава богу.

Вообще, богатый кейс, конечно, при всей ничтожности повода; я имею в виду под ничтожным не насилие, а повод для него.

Тут дело такое. Правила в принципе я рассматриваю как возможность, а не как ограничение; как возможность разным людям в тесноте, но в относительной не-обиде существовать вместе. Правила манежа, описанные выше — абсолютно из этой серии. Время от времени мне попадаются люди, которые читают правила так, как им выгодно, и вспоминают о них тогда, когда им выгодно. Здесь был случай, когда правилу придали другой смысл: «медленно» вместо «трусцой». «Медленно» — относительная вещь, и мужик использовал это слово просто затем, чтобы доказать мне, что его работа в принципе важнее моей, а моя — это фигня, разминка. Если руководствоваться этой диковатой логикой, самые быстрые могут скидывать вещи с нар гонять более медленных откуда угодно и ни во что не ставить их труд. Это — спорт? Нет, это животный мир. Я не шучу. Почитайте о внутривидовой агрессии хорошую книжку Конрада Лоренца; мне она помогла несколько лучше понимать именно тех людей, которых я до этого не понимала совсем.

***
На «Медузе» вышел интересный тест; 7 вопросов-ситуаций предлагают нелегкий выбор типа «погубить одного, чтобы спасти нескольких». Правильных ответов нет, но есть 2 полюса: ценностный и рациональный. Я оказалась Пьером Безуховым: «Вы не готовы отказаться от морали, но вас можно переубедить»; получилось 1,4 из 7 баллов, то есть ближе к моральному полюсу, который про ценности. Не 0 из 7, потому что в одной из первых ситуаций я вообще без зазрения усыпила, не убивая, потенциального убийцу, а в паре других у самой рука бы дрогнула, но что там делать, чтобы для всех обошлось, я и правда не знаю.

На самом деле, правильно кто-то в комментариях заметил, что у всех ситуаций в реальности было бы не всего два губительных решения, а множество альтернатив. Но с этим тестом — дело не в том, чтобы правильно ответить, а в том, как вы относитесь к предложенным решениям; чего вы искренне, на самом деле, хотите. Или не хотите — очень сильно, например, не хотите, чтобы кто-то невинный умирал. Кто очень чего-то хочет, находит порой феноменальные выходы. Арифметика здесь не работает, то есть работает чудовищно; сейчас я читаю книгу Энн Эпплбаум про ГУЛАГ — добросовестно собранные факты, физиологические очерки быта, выдержки из писем и дневников. Весь ГУЛАГ — это был огромный эксперимент по использованию рабского труда «врагов народа» во имя высшей цели: растущего (на самом деле не особо-то и растущего) благосостояния страны. Это и есть та самая грёбаная арифметика — убить одного невинного, чтобы выжили десять; то есть даже мысли нет — сделать так, чтобы вообще не убивать, обойтись как-то. В книге приводится случай: врач просил для больных пеллагрой специальный, положенный им, пеллагрозный паек, дополнительные белки и жиры. Начальник лагеря велел отдать пеллагрозный паек ударникам (которые и так получали повышенную норму), и все 246 больных вскоре умерли.

***
В ленте потом часто мелькали и «Пьеры», и «Джеймсы Бонды»: «Вы готовы на многое, но не на всё». Это понятная серединка наполовинку, а в переводе на язык повседневности — закон используется, когда он выгоден.  Одна знаменитая в беговой тусовке бабища оказалась 7/7 — «эффективный менеджер», то есть в ответах она во имя высшей цели поубивала абсолютно всех предложенных агнцев. Она же, кстати, подначивала комментаторов: «И что, вы Пьер? Вы этим гордитесь?» — ой, знакомо. «Что, самая умная? Самая культурная, да?» Типичный заход человека, лишенного ценностей, живущего только рациональными соображениями и выгодой, когда он сталкивается с людьми, у которых ценности есть. Теперь буду бабищу обходить за версту, спасибо «Медузе».

***
Недавно я была на лекции Эллы Панеях «Казнить нельзя помиловать: ценности и поступки россиян»; посмотреть её либо почитать  конспект настоятельно рекомендую, особенно если вы думаете о том, жить вам в России дальше или уезжать из неё, а если всё-таки жить — то что думают люди вокруг, и почему они ведут себя так, а не иначе.

Если совсем кратко, россияне имеют ценности, очень сходные с ценностями европейцев, но, в отличие от европейцев, они по этим ценностям не живут, а исходят чаще всего из соображений выгоды (это почти наши любимые 7/7, эффективные менеджеры). То есть наши люди знают, что такое хорошо, что такое плохо, но этим знанием не пользуются, да и ценят его невысоко.

Элла Панеях представила серьезное исследование, и то, что оно подтверждает статистикой мои собственные наблюдения, разбивает последнюю надежду — на то, они неверны. На то, что я смотрю с какой-то зловредной избирательностью и не на тех, на кого надо; на особую искажающую оптику (когда читаешь книгу про ГУЛАГ, видеть в этот момент в людях преимущественно  доброе — сложновато), и вообще на мой пессимизм. Всё это да, но и статистика, простите, тоже да.

После лекции становится понятно, почему так — и про случай в манеже тоже. Потому что — «можно». В смысле — «могу себе позволить», никто не вступится, не наругает (какое-то детское слово, но да), и вообще всё будет норм. Дави её, хуле церемониться.

Мужик  вел себя со мной так грубо не потому, что есть правило, хотя на него ссылался — правило как раз раз на моей стороне. Он вел себя так, потому что я ему мешала, и хотелось просто механически меня устранить с дороги, как неживой объект — как человека он меня не воспринимал. И еще он решил, что меня можно бить; это очень видно по тому, когда он перестал, а перестал он, как только рядом, уже на соседней дорожке, появился мой тренер.

На «Вилладже» как-то была статья про H&M с любопытным наблюдением: девушкам-продавцам намного чаще хамят, парням меньше, а девушек прямо доводят до слёз. Почему? Потому что парня всё же побаиваются, а девушка воспринимается как безобидная и беззащитная. Потому что «можно».

Что же делать со всем этим? Конечно, сильные законы, непротиворечивые, которые соблюдаются — делают жизнь граждан спокойнее, особенно тех, кто ориентирован на ценности. Но если говорить реалистично — отвечать я могу только за себя. И я понимаю, что одна из лучших идей в этом направлении — строить свою собственную Ойкумену (выражение Тима Ильясова); определять сознательно, где ты бываешь и с кем. Кроме того, в этих моральных делах начинать нужно с себя, и продолжать собой же; например, использовать разные возникающие «можно» для чего-то хорошего. Так что забот должно хватить на мой век.

На фото: Аниш Капур, «Моя алая родина».