robotesse

— появилось сегодня на Луксиме.

Когда я общаюсь с Нестором, самое удивительное, наверное — что совершенно не удивляет то, что вообще-то должно удивлять. Например, он один из очень немногих людей, с кем мне легко разговаривать и с кем я могу быть уверена, что меня поняли именно так, как надо, без искажений.

Ещё я постоянно забываю, сколько ему лет. На самом деле, я сама не воспринимаю возраст как важную характеристику человека, гораздо важнее другие — ум, активность, способность и желание чему-то учиться и что-то делать. Нестор делает свои коллекции так же естественно, как ветер — дует, а трава — растёт. И на вопросы отвечает примерно так же. Выкладываю текст интервью полностью.

НС: Я посмотрел вопросы, но честно говоря, даже о них не думал.

НП: Тем лучше. Расскажи, пожалуйста, как ты начал делать свои украшения?

НС: Недавно в разговоре с Викой Ирбаиевой говорили обо мне , и я понял, что уже 7 лет жизни что-то делаю.

Сейчас я уже вроде как останавливаюсь, ну как – останавливаюсь? Я не останавливаюсь,

понимаешь, у меня всё разветвляется, ещё хуже становится. Мой лучший пиар-ход в жизни – это когда летом 2012 года я начал вести свой блог по-другому. Тогда все выкладывали луки: вот я такая, вот у меня такое пальто, сумка. Это так было смешно. Конечно, и среди этих блогеров были более или менее серьёзные; но всё равно.

Я не хотел писать про пальто и ботиночки; я решил, что интереснее делать что-то более умное. Из журналов я читаю очень мало, и в интернете тоже, потому что там нечего читать. Если читаю – то интервью. Смотреть просто съемки неинтересно. Я выбирал персон из модной индустрии, которые мне нравились, среди них были и малоизвестные. Сначала я брал интервью по интернету, просто списывался с человеком; потом я понял, что можно прождать недели две, прежде чем он ответит. Самое интересное, что через 2 недели отвечали даже не самые сильные. Сильные – те как раз отвечали быстро. А вот начинающие отвечали долго. Но кто мне был интересен – того я и спрашивал.

Головной убор из коллекции Sweet Dreams. 

НП: Это кто, например?

НС: Последнее интервью по интернету я взял у Маги Умхаева. Мы общаемся до сих пор. Первым героем живого интервью был Паша Денди. Мне тогда он нравился, по-моему, он и сейчас делает блог. У него всегда интересная подборка вещей, всегда иронично и интересно. Съёмки, совершенно нехарактерные для России, в манере Dazed&Confused.

Перед интервью с Пашей я как раз купил кроссовки Джереми Скотта, которые с крыльями, с бешеной скидкой, он как раз тоже в них хотел прийти. Мне бабушка в автобусе сказала, что я сатана, начала креститься, я сказал: «Бог с вами». Она отошла на другой конец. Видимо, она совершенно не знакома с Америкой. Так, о чем это я.

Постепенно у меня появились новые знакомства; мне было интересно это делать. Я расшифровывал по ночам, у меня был свой график: с десяти вечера до шести утра. Плеер плохо слышал, на расшифровку уходило много времени, к тому же я сильно волновался. Я же ещё был тогда на 20 кг больше! Как-то брал интервью у Ксюши Богемы, и она сказала мне: «Нестор, давай ты мне поможешь на бекстейдже на «Мерседес-Бенц». Для меня это было, конечно, очень круто; я даже не помню, ходил ли я на показы. Я, конечно, мало что делал, но это дало опыт. Потом у меня появились ещё какие-то знакомые; я брал интервью у Оли Шурыгиной, Cap America. И она сказала мне, что совет – это всегда бесплатно. Если ты попросишь у кого-то совет, это всегда будет бесплатно. Я запомнил: если мне нравятся слова, я их запоминаю.

 Головной убор из коллекции Sweet Dreams. 

Первый лукбук снял мой брат. Фотограф заболел, а модель потеряла телефон в метро. С моделью мы до сих пор хорошо общаемся, она снималась ещё в третьем моём лукбуке. Мы снимали в моей школе, у нас в кабинете музыки вручную расписан фон, я подумал, что это должно быть очень круто. Тогда же появилась мысль снять к нему фильм, у меня даже был маленький сценарий, но так как у меня вообще ничего не было – ни нормальной камеры, ни опыта – я решил, что эта идея подождёт, но она была. Собственно, я показал коллекцию друзьям, знакомым .Потом меня пригласили на конкурс в МГТУ им. Косыгина. Я считаю, что я его выиграл.

НП: Комиссия так не считала?

НС: Нет, просто запомнили только меня и пригласили дальше только меня – на более крупный конкурс. Этот был по Москве, а тот – по России. Это был конкурс среди школьников средних классов и студентов институт-колледжа. Мне сказали: Нестор, ты должен учиться у нас, и давай ты пойдёшь на всероссийский. Я благополучно отказался от этой идеи, и вместо этого сделал презентацию новой коллекции.

НП: А что за коллекцию ты представлял на конкурсе? С ветками ивы?

НС: Да. Меня вдохновляла песня одного из моих любимых исполнителей, она ещё звучит в фильме. Garden of Memories – сад воспоминаний. В одно время перед этой коллекцией начались какие-то сны, я перебирал воспоминания, цвета, и как-то пошло-поехало, так и появилась коллекция. Ветки ивы я увидел случайно. Вокруг этой песни – The Dance Round the Memory Tree – я рассказывал под эту музыку всё о коллекции, и люди поняли, что я единственный человек на этом конкурсе, который что-то понимает в моде. Я рассказывал о других дизайнерах, почему я хочу стать дизайнером – и это было очень, я считаю, правильно. Это понравилось, потому что профессионалы в жюри понимали, что у других половину сделали преподаватели, а я сделал всё сам.

Итак, вместо участия во всероссийском конкурсе я сделал скромную презентацию в небольшой галерее на Тверском бульваре. Я нарочно выбрал галерею в старом здании – в нём есть дух, который мне очень нравится.

Потом была коллекция The Garden of Fantasy. Я хотел сделать законченную трилогию. Это была очень яркая коллекция; у нас была большая команда: три модели, фотограф, визажист. Тогда я впервые сделал свои клатчи и чехлы с принтом, которые достаточно быстро распродавались и распродаются до сих пор. Это была коллекция с элементами одежды несложного покроя. И тогда  я впервые сделал что-то вроде фильма из нарезки.

Клатч из коллекции The Garden of Fantasy.

После этого была коллекция Whitlackart, когда ты одна угадала, что это значит. На самом деле не была цель – как-то запутать. «Чёрно-белое искусство». Основная тема – любовь, и вокруг неё всё построено. В этой коллекции тоже была одежда, кожаные юбки с ручной росписью.

Сейчас вышла пятая коллекция, я её назвал «Анабель Рейвен». Эта коллекция наиболее знаковая, больше всего отражает мою марку. Все мои коллекции объединяет один образ, и в этой коллекции он получил имя: Анабель Рейвен. Есть ещё фэшн-блогеры, которые мне интересны, и летом я хочу сделать с ними такую же съёмку. Маша Новикова делала пост, и она очень правильно сказала, что моя девушка – это не «сильная, строгая, интересная, харизматичная», а она просто несёт свой образ. Я впервые дал ей имя.

НП: Говоришь, про Эдгара По ты ничего не слышал? Значит, у тебя сигнал напрямую из космоса, поздравляю тебя с этим. «Ворон» и «Аннабель Ли»  – это два его самых знаковых стихотворения, которые знают все, даже кто не знает, кто такой Эдгар По.

НС: Может, когда-то и читал. У меня это пробел. Анабель Рейвен – мне просто нравятся эти два слова, как они звучат. Я написал в поисковике «Анабель Рейвен», ничего не нашёл, успокоился – значит, будет моё имя. Вообще, вороны и тема чёрного цвета мне близка. Но это просто сопоставление слов.

 

Головной убор из коллекции Sweet Dreams. 

НП: Слова пришли, значит; ок. Расскажи, пожалуйста, как твои близкие относятся к тому, что ты делаешь.

НС: Моя мама – это богиня во плоти. Ши маст би дива. Все, что у меня есть – дала мне она; все выставки, начиная с того времени, когда я не хотел ходить на выставки; кино, искусство, вообще воспитание  – столько всего вложено! Это работа четырнадцати лет, и она идёт до сих пор. Потому что Нестор иногда несёт. Мне нужен иногда совет. Её воспитание – это то, что со мной постоянно. Я ведь был постоянно болеющим ребёнком, и достаточно шебутным. Мне бы в Америке поставили гиперактивность икс два. Я до сих пор громко смеюсь, и не знаю, когда я от этого избавлюсь.

НП: И не надо.

НС: Просто есть у Земфиры в песне: «Громкий смех, так нельзя». Громкий смех – это немножко слишком пошлое. Я не люблю пошлость.

Моя мама очень внимательна к мелочам. Русские дизайнеры не относятся к мелочам серьёзно, а это очень важно, из мелочей строится что-то большое. Если сейчас посмотреть показы разных дизайнеров – я не имею в виду русских – обесценивается понятие «одежда», обесценивается понятие вещи, люди делают шоу ради шоу. А не надо делать шоу ради шоу, нужно делать одежду – с ней рядом шоу.

НП: Мне кажется, это просто превратилось в разные жанры. Потому что есть люди, которые вообще не делают показы, вроде Гасилина сейчас, им это не нужно; а есть те, кто делают всю эту имиджевую историю и продают другие вещи, даже не одежду.

НС: Но есть хорошая середина. Есть просто качество. Феерия – совершенно не качество, очень редко когда это качество. Это сложно сопоставить. Мне приятно видеть, что человек трудился; эта одежда может быть авангардной, даже неносибельной, но – видно, что это одежда, что это крой, что это сопоставлено с шоу. А когда я вижу голую футболку, а вокруг неё фейерверк и дождь идёт, и там люди  ходят и поджигают газеты – ну, это странно.

Ещё брат меня всё время поддерживает. Он далёк от моды, он спортсмен, и работает в какой-то компании. А друзья – я считаю, что дружбы не существует, она обесценивается.

НП: А что есть?

НС: Я считаю, что есть просто очень хорошие отношения, когда человек может просто помочь. Но это тогда не друг, а близкий человек. Ну, вот у меня 600 друзей в Фейсбуке. А близкие люди – это те, кто может помочь, и морально, и физически, и это очень ценно.

Серьги из коллекции Sweet Dreams. 

НП: Теперь про то, что ты и швец, и жнец, и на дуде игрец, и вообще всё делаешь сам. У тебя есть фильмы. Ты сам делаешь лукбуки, ты делаешь украшения; это всё, как бы сказать – разные специальности. Ты считаешь нужным на чем-то останавливаться, или будешь дальше совмещать?

НС: На «Фэшн Фэктори»  Стас Зимин мне сказал, что мне это ещё поможет – фильмы к коллекции; можно сделать вокруг браслетика какую-то историю, и это будет продаваться хорошо. Я делаю то, что мне нравится, максимально хорошо. Я считаю, что лучший вариант – это когда ты делаешь хорошие интересные вещи, и вокруг них историю, а не когда ты делаешь только историю или только вещи.

Я никогда специально не привлекал к себе внимания, хотя некоторые говорят, что меня слишком много. Я делаю только так, как мне нравится, так, как я хочу. Наверное, это свобода. Я цепляю, пока она есть.

По поводу фильмов: у меня есть камера, у меня есть идеи, я их воплощаю. Головные уборы: у меня есть идеи, у меня есть определённая – совсем небольшая – сумма денег, я пытаюсь ограничиться ими в этой идее, расширяю по максимуму, и делаю. У меня есть желание петь – я иду на курсы. У меня есть желание писать – я беру и пишу. У меня есть желание пойти прогуляться одному – я встаю, одеваюсь  и иду. Это даже не мотивация, это просто желание. Я не считаю это поиском себя.

Мне говорят: вот, ты сейчас остановишься и найдёшь себя. Пусть останавливаются те, кто считает, что они остановились, это их воля.

Я хочу создать вокруг Нестора какую-то историю, хочу создать свой мир. Я хочу это делать – я делаю. Если я перестану хотеть это делать, я займусь чем-нибудь другим: пойду на кассу продавать продукты или вещи, если мне это будет интересно. Вообще, в каждой работе есть что-то своё. Я не понимаю людей, которые сидят на кассах и ужасно недовольны; я работал официантом неделю, и совершенно был доволен всем: и сложностями, и трудностями. Ты получаешь за это деньги, ты получаешь опыт. Я в каждой работе найду опыт, в любой. Даже если я буду сидеть на лавочке, я всё равно буду искать опыт. Каждому человеку, который появлялся в моей жизни, я благодарен; и человеку, который на минуту появился, у которого я спросил время. Не потому что я какой-то подлиза, который: «Ой, спасибо вам, спасибо вам», ненавижу подлиз, но просто каждый что-то дал: плохое, хорошее – что-то.

Поэтому я не собираюсь останавливаться.

Самое плохое, чего я боюсь – что я буду терять идеи. Если я пойму, что повторяюсь, или что всё сходит на нет, я перестану этим заниматься.

Зачем этим заниматься, если понимаешь, что ты в этом неталантлив?

НП: Скажи, пожалуйста, как ты относишься к драгоценностям, к ювелирке? Будешь когда-нибудь их делать?

НС: Я считаю, что ювелирные изделия отживают себя. Они обесцениваются не в понятии «качество», а в понятии повторимости. Если раньше ты видел колье Элизабет Тейлор и думал: «О Боже, это, наверное, миллиард стоит, и как это вообще делают люди». Интересная мне работа может быть сделана из дерева, из пластика, из травинки; если я вижу, что тут много работы, что это интересная работа, это одно. Если колье из  H&M повесить с ценником «миллиард долларов» и сказать, что оно принадлежало Элизабет Тейлор, я это не отличу. И я уверен, что многие не отличат.

Многие вещи мне кажутся переоцененными, и бриллианты – это одна из тех вещей.

Самое ценное, я считаю – работа, профессионализм, идея. Ювелирные изделия, золото, бриллианты – для меня это пошло. У меня есть дизайнер, творчество которого мне импонирует – Гоша Рушев.

НП: Ага, у него такие кристаллы массивные.

НС: Да. Он делает интересные колье. Мне это нравится, на это приятно смотреть. На какое-то бриллиантовое колье – не уверен. Но это моё личное мнение. Единственное, что мне не нравится в бижутерии – она окисляется, это единственная проблема.

НП: Кто из дизайнеров тебе близок? Кто нравится? Кто – ориентир?

НС: При общении с некоторыми людьми у меня начинается скука ужасная, просто зевота. Не со всеми, но очень со многими. Очень большое количество дизайнеров вызывает скуку. Это лично моё, это не пафос. Но я не могу. Я плохо отношусь к людям, которые переоценивают себя.

Я редко хожу на показы, на другие мероприятия. Самое главное – это быть собой, смотреть на мир по-своему. До того, как я стал дизайнером, я очень любил Александра Маккуина. Уже после первой коллекции мама мне хотела сделать подарок – книгу про Александра Маккуина, Savage Beauty, и я от неё отказался. Я бы вдохновился чем-то не тем. Одно дело – искусство, литература, всё остальное; мода – это немножко другое. Я вижу показы, которые повторяют формы, я вижу дизайнеров, которые повторяются. Но именно к Маккуину я не могу вот так. Я бы, наверное, закрыл его Дом, потому что он был гений моды.

 

Иногда я смотрю на свою вещь и думаю: а вдруг я это где-то видел? Даже если очень отдалённо похоже, я скорее откажусь.

Я знаю, что у меня многие воровали идеи, это было в открытую: от названия коллекции до использования видео материалов. Иногда я понимаю: да, это возможно, вряд ли можно тут что-то новое придумать, если только это не связано с нано-технологиями. Я не умею ненавидеть. У меня нет такого чувства. И когда кто-то пишет длинные статьи, что кто-то у кого-то украл – это смешно. Тот, кто знает, и так всё увидит.

НП: Увидит-то увидит, но тут есть другое. У меня есть пример из совершенно другой области. Знаешь такого писателя – Пауло Коэльо? И первый роман, «Алхимик», который собрал все мыслимые лавры, и отлично продавался? Я прочитала его уже, когда пыль осела, все схлынули, разошлись те, кто налетает на бестселлеры сразу; прошло несколько лет. Я подумала: дай прочитаю, что хоть было-то? Он очень легко читается, потому что написан для толпы. На середине книги я поняла, что это раздутая, разбухшая и изуродованная «История о двух сновидцах» Борхеса. Борхес для меня – это вообще святое. Это лучшее, что в двадцатом веке случилось с латиноамериканской литературой. И более того – он международный гений. Его «История о двух сновидцах»  – маленькая, изящная, и в ней бездна. Она так компактно, хорошо сделана, как его же рассказ «Алеф», как шарик такой, в котором всё есть. Коэльо сделал из этого популярное чтиво, разбодяжил водой, своими убогими банальными мыслями. Он опошлил эту историю. И то, что он своровал – это одна десятая его вины. И мне ещё кто-то говорил, что он любит Борхеса, что он перед ним преклоняется – твою-то мать! Это к слову о плагиате. То, что воруют – это ерунда. Хуже то, что они с ворованным сделают.

НС: В моём случае это проще, люди просто миллиард не сделают. Хотя,осадочек останется лично для меня.

НП: Это сейчас не сделают.

НС: Я говорю о другом. Разводить тексты, писать об этом – это пошлая, серая, всенародная ошибка сплетен, неинтересного чтива. Это можно написать очень кратко, очень остро, если у тебя есть журналистский талант. Раздувать обсуждение глупо уже потому, что ты должен ценить себя. И это – часто привлечение внимание к себе. И в основном о воровстве говорят те, кто боится, что у них найдут воровство. Это я не к твоему примеру.

НП: Борхес к тому времени был давно и безопасно мертв.

НС: Я о современниках, либо это люди чуть старше. Это глупо, это необоснованно даже часто. Когда это станет лично меня касаться, я скажу, но не на пять листов с истерикой, а лаконично.

НП: С кем из дизайнеров ты хотел бы поработать?

НС: Мы общаемся с Асей Бареевой. Она мне нравится, у неё свой мир, своя эстетика, и она создаёт мир вокруг своего дизайна. Я больше выделяю для себя художников,творцов. Знаешь,мне интересно работать во многих сферах, и могут меня вдохновлять и рекламщики,и пиарщики, а особенно художники и писатели.  Люди, знающие свое ремесло, безусловно, не могут не вдохновлять, это подкупает.

У нас есть очень много ребят до 22, которые одеваются одинаково, читают – если читают – одно и то же, и профайлы в Фейсбуке можно сравнить, и ты не поймёшь, кто из них кто; и они скупают какие-то одинаковые вещи, и носят их одинаково. И даже в нашем маленьком мире российской моды это есть: 90% и 10%.

Я стараюсь не думать о деньгах, с деньгами у меня достаточно сложные отношения. Я стараюсь просто делать. Мне кажется, самые интересные идеи рождаются явно не когда у тебя деньги, богатые родители. Мне кажется, это изживает себя. Но потом, когда у тебя уже появляются деньги, появляется возможность ездить, путешествовать, вдохновляться. Да, конечно, хорошо, когда у тебя есть инвестор, но для себя я понимаю, что он мне пока не нужен. Наверное, у меня он вряд ли появится.

Фото — Александра Кособокова.