robotesse

По английски «невежество» — ignorance, и, правда же, это похоже на «игнорирование». Вроде я и так знала, как обстоят дела с производствами в странах третьего мира, со всеми этими потогонками, нищенскими зарплатами, жуткими и опасными условиями труда. Но оказывается, знала я на самом деле очень мало: разорение фермеров в Индии, вся эта  история с пестицидами, заболеваниями людей на обработанных землях, смертельных болезнях у детей, весь этот гребаный порочный круг с продажей удобрений, пестицидов и лекарств одними и теми же — одним и тем же, — тут я не просто не знала масштабов, а вообще не подозревала, что такое есть.

Потому что не интересовалась. Понадобился вот такой вот Эндрю Морган, которому не всё равно, и который поехал, всех, кого мог, достал, с кем мог — поговорил, а все для того, чтобы мы с вами, люди  золотого миллиарда, призадумались: может, всё же поменьше жрать-то? Может, даже это будет полезно?

Кино не жестокое, но жесткое. Кадры позирования фэшн-блогеров на Неделе моды чередуются с панорамами швейного цеха, где в тесноте трудятся люди с повязками на лицах от текстильной пыли; подиум — потогонка; парижская улица с праздными разряженными людьми — деревенские лачуги в тропиках. Вот безмозглая ютюб-блогерша показывает камере новые босоножки цвета фуксии на высоченных каблуках — а вот её сестра, то есть буквально: очень на неё похожая девушка, такая же смуглая и черноглазая, но смертельно, до зеленоватой бледности, усталая, сидит за швейной машинкой.

Заход простой, понятный, но рассчитанный на пробуждение совести, то есть в случае с мещанами и циниками — совершенно не работающий, потому что имеет в виду ценности, других людей и отношение к ним. А если для человека важнее всего деньги — на всё остальное он будет смотреть как на блажь, считая себя при этом очень умным и деловым.  Это ведь не про выгоду здесь и сейчас; это про ценности чуть более высокого порядка и отсроченного действия. Авторы фильма начали очень нужный и пока далеко не всем доступный разговор; очень хочется верить, что пока.

На самом деле, есть основания надеяться на лучшее в перспективе. Ужасы, показанные в фильме, были нормой и в Европе несколько столетий назад. Сейчас в Европе всё по-другому. Но вопрос не в том, будет ли когда-то устроено хорошо и по закону — конечно, будет, — а вопрос в том, сколько людей, сколько детей ещё должны для этого умереть или получить инвалидность. Дело в этом.

Для меня тут есть ещё один важный момент. Если всерьёз задуматься о масштабах производства одежды во всем мире, получается, что её слишком много — не ставит ли это под сомнение саму профессию дизайнера, само создание новой одежды? Представляю, каким издевательством должна казаться такая постановка вопроса — «а не зажрались ли вы» — российским дизайнерам, особенно маленьким местным маркам, еле выживающим с новым курсом, вопреки всему.

На самом деле нет. Вот вчера я была в мастерской Юлии Николаевой, и хотя дело было ещё до фильма, я думала о том, как круто и по-человечески правильно устроено её производство. Это очень правильные, очень крутые, индивидуально и тщательно созданные на конкретного человека вещи; никакого пере-, никакого недо-. Вещей делается ровно столько сколько надо, и ровно так, как надо.

Локальные марки, несмотря на другое всё: формат, возможности, опыт, потребителей — существуют по очень похожим принципам, поэтому если уж выживают, то доказав вполне свою нужность, в широком смысле экологичность  и умение выстраивать отношения с потребителями. Поэтому мне кажется, что будущее как раз за ними; не за теми, кто про наживу, а за теми, кто с любовью.

Если же вернуться к фильму: что должно произойти, чтобы воссияла благодать, чтобы человеческие условия для всех работников модной индустрии стали повсеместной нормой, а не проявлением доброй воли отдельных людей? Требуются две перемены, на мой взгляд. Первая — законы, и об этом говорится в фильме. Без изменения законодательства для крупных игроков — никаких изменений не будет, кроме разве чисто декоративных, вроде линии Conscious в H&M. Конечно, постепенно профсоюзы будут делать своё дело, но пока их бьют и разгоняют.

Вторая перемена — это технологии вторичной переработки. Они и сейчас есть, но но в целом это мало, плохо и дорого. Нужно просто сделать так. чтобы всё произведенное можно было без остатка переработать во что-то новое. Так решится противоречие между угрозой загрязнения среды с тем фактом, что мода — это бесконечное обновление. Если уметь хорошо перерабатывать — можно позволить себе создавать новой одежды сколько угодно.

О третьей перемене — в сердцах людей — я и не говорю, потому что понимаю, как на самом деле то, что в сердцах, у большинства зависит от условий, от существующей перед глазами нормы. Её и надо менять.

Фильм «Реальная цена моды» идет в ЦДК на Зубовском бульваре и много где ещё.

Фото отсюда.