robotesse

Эта мысль впервые закрепилась в образе, когда я встретила ее полемическое подобие: почти противоположное по смыслу явление, которое выглядит очень похоже. В романе Станислава Лема «Непобедимый» главным злодеем оказывается туча насекомоподобных механизмов, безвредных по отдельности и разрушительно мощных в массе. Механизмы оказались плодом технологической эволюции. Оставленные людьми на далекой планете, предоставленные сами себе, роботы, уже умеющие себя воспроизводить, включились в эволюционную борьбу и в ней победили. Все живое на суше они истребили, а все, что рисковало сунуться на планету издалека, уничтожалось за какие-то дни.

Если отвлечься от эмоций, сама концепция распределенного, рассредоточенного действия выглядит эффективной. И не только выглядит.

Я вспомнила про тучу летающих роботов Лема, когда читала про расследование Bellingcat гибели малазийского Боинга. Оно включало анализ разрозненных сведений из открытых источников, в том числе из соцсетей. Журналистов — участников проекта — предположительно меньше, чем Лемова туча, но принцип тот же: каждый восполняет свою часть белого пятна, часть общей мозаики, руководствуясь общей целью. Металлические «насекомые» Лема, когда собирались в рой, приобретали интеллект, которого не было у каждой отдельной особи. Если дальше проводить аналогию с Bellingcat, то «рой» — это и множество исследователей, и множество частных сведений, ими обработанных, а получаемый супер-интеллект — качественно новый уровень расследовательской журналистики на выходе.

Центра, отдающего приказания, может и не быть, при этом общая работа — назовем это так — совершается все равно. Это очень большие тенденции, общественные процессы, изменения в языке, то есть те вещи, которым потом посвящают разделы в учебниках.

***

Споры о языке, особенно в отсутствие другой повестки, но иногда и параллельно с ней — любимая забава русского фейсбука. В коментах обычно — «на культуру один, культуру два рассчи-тайсь!», плюс есть несколько человек, парящих над битвой словаря со смартфоном.  Сторонники прогресса в комментариях расшатывают устои и выступают за все новое-иностранное, охранители и ситуативно примкнувшие к ним эстеты (они еще пожалеют о своем выборе, но будет поздно) отбирают у новаторов буковки, кричат: «Не трожь!»

Мотивация понятна и там, и там, особенно если человек свою мысль как-то иллюстрирует и аргументирует. Живой пример — штука убедительная. Проблема в том, что аргументацию в сетевых спорах я встречаю все реже, в основном люди действуют в больших тредах как главный герой рассказа Шукшина «Срезал»: вероятно, они понимают, что читать их будут полсекунды, и за это время надо произвести эффект; что таких, как они, в этом посте сотни; что читают их будут чужие, чего их жалеть; а самое вероятное — они пишут тупо, агрессивно и с личными наскоками, потому что по-другому не умеют, не учились этому никогда. Цивилизованная дискуссия — штука энерго- и интеллектуально затратная, ее и на своих не всегда хватает. Аргументация осталась в тех заповедниках, наблюдать за которыми можно только из-за забора: на страницах у людей, которые отключили коменты для не-френдов, и где таким образом поддерживается относительно безопасная среда.

С эмоциональной точки зрения я понимаю борцов за чистоту языка. Ошибки, включая намеренные, часто бесят. Помню, как моя любимая преподавательница громко возмущалась выбором слова в работе своей китайской аспирантки: та назвала Иуду «величайшим предателем». Эпитет бы заменить, конечно, но я с большой грустью должна признаться, что и сама в первую секунду даже не напряглась. А один раз я сама побыла на месте возмущенного охранителя: когда вышел фильм «Как я провел этим летом», мне страшно царапала глаз намеренная ошибка в названии.

Точно так же я понимаю тех, кто в целом за новые слова. То есть сейчас я не боюсь, что набежавшие варвары порушат мне красивый русский язык. Я училась на филфаке, и знаю, что заимствования лексики и изменения в грамматике (как правило, упрощение) — это нормально, это и есть живой язык в развитии. Такое уже не один раз бывало. Русский язык заимствует и осваивает слова из других культур всю свою историю, становясь от этого только богаче. Тем, кто плачет об отмирающем склонении числительных, я могу предложить вернуть в их собственную речь большую, красивую и развесистую систему прошедших времен из древнерусского. Не? Не надо? Ну вот, а я думала, вы за охрану языка, эх вы.

На мой взгляд, ошибка ревнителей чистоты языка состоит в том, что они имеют в виду существование некоего правильного образца, который не меняется. А его нет. Литературный язык, тот самый «язык книг, радио и телевидения», о котором десятки лет назад было написано в учебнике — не застыл и застывать не собирался. Его пытаются ухватить словари очередными своими изданиями, а он-то постоянно меняется, и вот эту нормальную живую изменчивость многим оказывается очень сложно принять, потому что изменения приходят некрасивыми, с черного хода: в образе частотных ошибок. Проще реагировать как неумная властная училка: «Нет такого слова в русском языке!»

На чьей стороне мои симпатии, понятно. Но за годы, что прошли с получения диплома, для меня кое-что изменилось в оценках. Консерваторы и ревнители чистоты, даже самые бессознательные из них, выполняют в общей работе над языком важную функцию. Они говорят свое «бе», аргументированное или нет, высказываются, критикуют, фильтруют и отвергают. Поэты-футуристы много классных слов придумали, но представьте, если бы носители языка занимались бы в нем исключительно творчеством и освоением нового. Попробуйте объяснить в магазине, что вам надо, в таком прекрасном мире. Но еще хуже — попытки наглухо закупорить язык, изолировать его от любых влияний извне, кроме специально одобренных; это цензура, и люди моего поколения ее помнят. Цензура бьет не по языку, то есть по нему тоже, но она поражает и отбрасывает назад общественные процессы в целом. Плохо, когда побеждает что-то одно, и нормально (хоть и неспокойно), когда и творцы, и контролеры в наличии и ведут себя в соответствии со своей функцией.

В споре между новаторами и охранителями не будет ни мысли, ни осмысленного финала, если спорить «в общем». Достойны обсуждения только частные примеры, вплоть до отдельных слов, с предложением альтернатив. В деле создания языка не может быть всецелой правоты только на одном фланге, потому что работает — каждый носитель языка, каждый делает свой маленький вклад, а что ему милее, старые слова или новые, — вообще не важно. Это не вопрос правоты, а вопрос разделения ролей. Решение, если можно так его назвать, все равно примет большинство говорящих. Примет временно, не навсегда (потому что нет никакого «навсегда»), в этом конкретном месте.

Таким образом, в вопросах языковых изменений можно выбрать абсолютно любое удобное место на шкале между культурами один и два, участвовать в дискуссиях (по возможности осознанно, приводя примеры) и быть при этом молодцом.

***

В споре о феминитивах не получится обойтись благостным «выбирайте любое место на шкале», потому что к разговору о языке примешивается спор о правах женщин и в целом незащищенных групп, то есть этический аспект. Именно эта путаница, часто бессознательная, между «мне не нравится, как звучит это слово» и «еще чего, права им, и так уже все дали» делает феминитивы такой напряженной темой. Чтобы понять даже собственную точку зрения, имеет смысл отделить одно от другого.

Я убеждена, что до женского равноправия в России далеко, и у феминисток есть все основания инициировать дискуссии, бороться с дискриминацией на законодательном уровне и бить тревогу, когда принимаются людоедские законы. Пример с полным запретом абортов в Алабаме (в том числе в результате инцеста и изнасилования) показывает, что расслабляться нельзя и там, где права человека являются ценностью. И что история умеет двигаться не только в сторону прогресса.

Феминитивы отражают реальность: профессии, в которые все-таки пришли женщины, оторвавшись (а многие и без отрыва) от домашних дел, якобы исконно женской обязанности. То, что новая реальность отражается в языке с некоторым опозданием — результат двойного заряда консерватизма: языкового и идейного. «Мне не нравится это слово» плюс «режиссерами бывают мужчины, нечего, иди мужу щи вари». Но язык — слишком крупное животное. чтобы слушаться одного хозяина; проходило фильтры и не такое. Одно время по соцсетям ходила серия открыток начала XX века, то ли эротического, то ли комического содержания: «Профессии, в которых невозможно представить женщин«. Среди профессий есть журналист, врач и адвокат. Сейчас даже очень консервативные отцы семейств отдают своих дочерей учиться на эти специальности, против могут быть лишь откровенные фрики — таким это стало привычным.

Так что феминитивы — да. На общих основаниях с другими новыми явлениями в языке. Я бы очень хотела, чтобы фильтры сожрали оборот «все равно на», который моя внутренняя училка считает безобразным, но что-то мне подсказывает, что у оборота есть все шансы меня пережить. Что же до феминитивов, Антон Данилов привел пример, где они победили: это поминальник польского «Вога». Там тебе и дизайнерка, и иллюстраторка, и между ними в короне — авторка. А вы говорите.

***

Во всех обсуждениях у меня вызывают настоящий страх только затыкатели ртов, когда они действуют всерьез. От ложно-корректного, якобы безобидного вопроса — «Зачем об этом писать?» «Зачем говорить об этом?» — до попыток затоптать прямо в коментах.

Это не борцы с каким-то мнением — те, если держатся в границах человеческого поведения, вполне терпимы, и часто могут вести диалог.

Это борцы с дискуссией как таковой. И это пиздец страшно, потому что дискуссия — та самая незаменимая питательная среда, в которой формируются и крепнут новые нормы. В результате обсуждения, обмена мнениями — люди что-то узнают, от чего-то отказываются, над чем-то думают; в дискуссии они интеллектуально живут.

И тут возникает хороший вопрос, как раз в связи с феминизмом: может ли вся полнота справедливости, минимум зла для каждого из вовлеченных, концентрироваться в мнении одного человека или группы людей? Теоретически может, если предводитель не впадает в вождизм, а группа не закупоривается в себе. (А большая аудитория и относительная замкнутость — это чудовищное испытание для адекватности, см. пример Беллы Рапопорт и Лашгейт, и еще парочку примеров поменьше могу привести. Когда с тобой соглашается много людей, а несогласных ты банишь просто по факту открывания ими рта, трудно не думать о себе «я права» каждый раз). Самый страшный кошмар — пытаться воплотить в реальность фантазии одного-единственного человека или одной-единственной партии, и примеры все знают.

Однако группа активистов в момент наивысшей своей полезности никогда не бывает влиятельной; напротив, обыватели ее адептов высмеивают и презирают.

Чтобы новая гуманная идея распространялась, необходима адаптация и упрощение, по возможности не слишком искажающее, перевод на обывательский язык, нормализация идеи. А это продукт деятельности, осознанной и нет, слишком большого количества народу, чтобы это можно было даже осознать. Постепенно подобное происходит с разными аспектами феминизма, но его новые адепты-обыватели боятся называть F-слово: оно по-прежнему стигматизировано.

Короче говоря, в вопросе адаптации феминизма я тоже за дискуссию внутри движения — а оно теперь такое большое, многообразное, широковещательное и многошумящее, что держись. Многообразие дает надежду, как и в случае с языком, что фильтр сработает качественно, и результат адаптации будет сбалансированным.

Необходимость адаптации не значит, что «истина лежит где-то посередине» — это одно из самых ненавистных общих мест для меня, пароль и отзыв людей, лишенных внутренних моральных ориентиров. Посередине нет истины. Там стоит обыватель и ждет указаний: в городе красные или белые? Какой портрет прятать, какой вешать на стену?

***

Замечательный пример общей работы в рамках человечества — сериал «Чернобыль», который было бы хорошо снять в России. Но его сняли HBO. Если смотреть достаточно издалека, люди планеты Земля освоили и культурно переработали этот опыт.

***

Еще я веду телеграм-канал о моде в реальной жизни: t.me/robotesse

и спортивный дневник о тренировках к бегу на 24 часа: t.me/robotesse24h

***

Обложка — «Honey Bee Swarm» by kaibara87 is licensed under CC BY 2.0