robotesse

Недавно я поймала себя на том, что, увидев в заголовке “бодипозитив”, начинаю читать материал с комментариев. И дело не только в том, что там обычно интереснее, откровеннее и бодрее. Отношение людей и медиа к телу человека, позиционирование средств моды и красоты вокруг и для этого тела — очень живая и многослойная тема: от того, что считать красивым, до уместности понятия нормы, от заговора производителей одежды до фэтшейминга, — и все это пока подвижно, пока не застыло, люди еще не до конца договорились, а значит, живое общение имеет в каком-то смысле даже большую ценность, чем сформированное мнение.

Но во всех дискуссиях вокруг бодипозитива находятся показательно парящие над битвой мыслители, арбитры сетевых срачей, специалисты по разведению рукой чужой беды, появляющиеся на 1-2 комментария, чтобы сказать свое веское мудрое слово: красота, мол, в глазу смотрящего. Будьте интересной, и все вас будут любить, а лучше — любите сами. Внешность не главное, лишь бы человек был хороший. Не о том думаете, бабоньки, лучше бы делом занимались. Стоит ли говорить, что арбитр обычно мужеского пола (к которому в России заметно менее строгие требования в плане ухоженности), а значит, не испытывал и половины связанных с конвенциональной красотой проблем: не пытался себе выбрать удобный и модный бюстгальтер DD-размера, не слышал от продавца: «на ваш размер у нас ничего нет» — со своим-то среднестатистическим 48-м, не стыдился чужих бестактных комментариев типа “с твоей фигурой” или “ в твоем возрасте”.
Можно отмахиваться от обсуждения стандартов красоты и противостоящей им идеологии бодипозитива, если вы считаете, что вас все это не касается, если вы молоды, свежи, вписываетесь в предписанное, если вы конвенционально красивы, т.е. имеете в этой культуре товарную ценность. Однако игнорировать обсуждение не стоит не только потому, что товарная ценность такого рода — дело очень и очень преходящее. Явление масштаба БП касается всех в обществе, а не только (большого количества) людей, чей размер отличается от модельного.

Не пренебрегайте разговорами.

Несколько лет назад у меня состоялся примечательный обмен репликами с дамой в норковой шубе. Дама, на согревание и украшение которой пошло не менее 100 убитых зверьков, стояла передо мной, держа в одной руке сумку из хорошей кожи, и горячо говорила о нравственном смысле вегетарианства. Я же была настолько невежлива, что указала ей и на норок, и на сумку, чем вызвала понятные смущение и гнев. Позиций дама не сдавала, но примечательным мне показалось не это, а собственно ее слова: “Ведь самое главное, что вы принимаете внутрь.” По мне, хоть внутрь, хоть снаружи, хоть на себя, хоть под себя — этих животных убили ради вас, и нет никакой особой нравственной разницы между шубой и бифштексом. Разве что шуба более демонстративна.
На одном из тренингов, которые дама проводила, тема “внутрь” тоже звучала. “Со времен Христа природа человека не изменилась, — говорила она с каким-то не очень мне понятным удовлетворением. — Общество меняется, но люди остаются теми же”.
“Но позвольте, — возразила я, — Пытки, рабство и массовое угнетение за это время перестали считаться нормой в цивилизованном обществе — неужели вам мало?” “Но внутренне-то, внутренне люди остались теми же”.
Тогда я даже не нашлась, что ответить, а сейчас готова сделать это не только очевидным “откуда вы знаете”. Этика проявляется — а значит, самым реальным образом и находится — между людьми, а не где-то внутри. То, что внутри — человек о себе думает, часто в ту или иную сторону ошибаясь, и совсем не обязательно вынося мнение о самом себе в поступки. Многого ли стоит ваша внутренняя правильность, если внутри вы очень-очень добрый, но снаружи едите людей?

Этические нормы проявляются по-настоящему только между людьми, и никак иначе, и формируются также между людьми, через поступки, их обсуждение и совместно вырабатываемые оценки и правила.

Дискуссии вокруг бодипозитива чаще всего идут по повторяющемуся сценарию; аудитория раскалывается по заранее известным разломам, как будто люди договорились. Намечаются два лагеря: защитницы (и защитники) журнально понимаемой красоты и множество тех людей, которые этой самой красоте так или иначе противостоят (противостоят ли — большой вопрос, но нам предложено так об этом думать). Конфликт развивается по оси «ухоженность VS неухоженность», эпиляция против волосатых ног, косметика и уход против помятой естественности. Красавица-принцесса против чудища. Это очень понятно и одновременно очень печально, но реакции и привычные пути мышления огромного количества совершеннолетних комментаторов, создающих информационное поле вокруг любого повода, часто идут по наивным сказочным сценариям: вот хорошая красивая принцесса, вот злой гадкий дракон. Быть на стороне хороших для обычного человека естественно, защищать привычно понимаемую красоту — легко и приятно, и в этой ситуации можно почувствовать себя умным, хорошим и эстетом, не тратя ни времени, ни интеллектуальных усилий.

Добавьте к этому не самое благородное, но понятное желание быть не с теми, кого обзывают и бьют, а с красивыми и правильными, т.е. ситуативно сильными, и механизм БП-срача становится предсказуемым до скуки.
Нежелание следить за собой по писаному в журналах образцу в дискуссиях часто объясняется ленью, а выстраданная красота приравнивается к исполнению долга (перед кем?) — нелегкому, но, получается, почетному, раз за него хвалят. Справедливости ради, те, кто отстаивает свое право не брить и не красить, тоже часто выступают в белом пальто и на белом коне, против огнедышащего чудища — индустрии красоты. С одним отличием: у них есть основания для обвинений. Если вам интересны подробности, например, о том, с каких пор и в чьих интересах целлюлит стал считаться грехом, почитайте книгу Наоми Вульф “Миф о красоте” — замечательное исследование индустрии красоты как монетизации страхов, этой же индустрией и воспитанных.

Однако самый интересный конфликт разворачивается вовсе не там, куда нам показывают. Куда показывают, он давно решен, да и, по-моему, даже особо не начинался: конечно, лучше быть ухоженной, чем нет. Вообще, лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Конфликт в другом, но его решение требует взгляда на привычное поле совсем с другой точки.

Под всеми реально существующими слоями неудобств и неловкостей, связанных с (не)соответствием тела широко понимаемому образцу, есть вопрос, обсуждение которого я считаю самым важным. Это вопрос субъектности человека — обычно женщины, но все-таки в целом любого человека — в индустрии моды и красоты.

Красота — существительное, отвечающее на вопрос «кто?» или «что?», и самый глубокий, принципиальный выбор проходит между этими двумя словами.

Тот, кто смотрит и оценивает — художник, фотограф, ценитель, зритель, — лицо на самом деле активное. Это зритель определяет своим выбором, что на самом деле важно и красиво. Это он решает, а не человек под софитом. Зритель может отвернуться и перестать смотреть, разлюбить, и часто так и делает. Как он сам при этом выглядит — почти неважно, помылся и ладно. И эта видимая скромность на самом деле — показатель ситуативно более высокого статуса, чем у человека под софитом, а не наоборот.

Как выглядят профессионалы в моде, кроме моделей — вроде бы важно, на самом деле неважно. Дизайнеры чаще всего одеты подчеркнуто скромно, визажисты — в черном поголовно, фотографы — ну вы видели. Зритель Недели моды и покупатель интернет-магазина вообще сидит за компьютером в пижаме, в лучшем случае, а кошелек-то — у него. Тот, кто решает, одет скромнее: ему не на кого производить впечатление, его судьба не зависит от того, как он выглядит и соответствует ли чьим-то ожиданиям.

Внешний вид человека может усложняться и дорожать с ростом социального статуса, но когда этот рост достигает определенной точки — уверенного №1 — как человек выглядит, становится неважно. Он может быть каким угодно старым, толстым, некрасивым; если он принимает решения — все эти якобы недостатки запишут ему в особенности, а то и в достоинства.
Отсюда все эти истории про скромность миллиардеров, которые звучат, как современная версия мифа о Дионисе: не узнали, узнали, восхитились, ужаснулись. Скромная серая футболка и неприметные джинсы Цукерберга становятся понятным всему миру фэшн-стейтментом именно потому, что вызывающе непритязательны — и лучшим образом демонстрируют значимость владельца.
Тот, кто принимает решения, и выглядеть может как он хочет, а не как ему сказали. Поэтому история про бодипозитив — это ответ не на вопрос “брить или не брить”, а на вопрос “кто здесь власть”.

Внутри у человека под софитом может быть какая угодно духовная и интеллектуальная жизнь, но для зрителя это неважно, иногда даже может мешать. Им любуются, как если бы он был деревом, пейзажем, статуей.
Это для предмета важно быть качественным по определенным критериям, среди которых есть и дизайн, конечно. Это к предмету, в отличие от человека, можно подъезжать с товарными требованиями, и именно в этом оскорбительность замечаний «сторонников красоты» в сетевых срачах — не в том, что они обзываются, а в том, что они пытаются применить товарную мерку к живым людям. И это то самое место в теме бодипозитива, где болит даже у конвенционально красивых.

Индустрии красоты удобно и выгодно иметь дело с теми, кто готов подставлять себя под свет софитов, кто получает кайф от восхищенного или заинтересованного взгляда, и делает все, чтобы этот взгляд привлечь и удержать. Ими можно манипулировать, их можно запугивать (“Блондинки без туши выглядят безглазыми”, “Появились морщины, а муж молодой? Уйдет к другой!” — это реальные примеры из рекламы прошлых лет). Но по ряду причин делать так уже нельзя.

Индустрия красоты существует в реальном мире, параллельно с большими общественными процессами; как и в моде, в красоте намечается расхождение, сегментирование, соседство множества стилей, вкусов и образцов; все больше шансов, если вы достаточно убедительны, найти свою аудиторию и быть королевой в ней. На это указывает, в частности, реабилитация безвкусицы и воцарение декорхардкора и вульгарности как полноценной эстетики. (Но это все-таки отдельная история).

Впервые в истории мы можем совмещать в себе «кто» и «что». Жанр селфи — наглядное совмещение двух ролей, и еще один пример — стритстайл на Неделях моды.
Собственно, существование «кто» и «что» потому и стало заметным, что эти роли перестали быть налагаемы на человека с железной неотвратимостью только в связи с полом или возрастом.

Нарцисс 21 века, объект и субъект любования самим собой — может тратить все свободные деньги на уход и косметику, и при этом быть свободным от довлеющего образца, от понукания через страх, потому что тех, кто понукает, почти не осталось, точнее, они не могут себе позволить вести себя по-прежнему. Будут ли теперь вообще покупать косметику? Конечно, будут, просто вместо утраченной манипуляции через страх (поднимите руку, кому ее жаль) появилось десять других способов: продукты и процедуры красоты продают как игрушки, как сладости, как ритуал, как удовольствие, как инициацию, как утверждение статуса, как принадлежность к определенной культуре или субкультуре, и даже — как возможность делать собственный выбор.