robotesse

Сегодня — первый день после официальных каникул, которые я воспринимаю не как начало нового года, а как завершение предыдущего; пора выкладывать итоги.

Пока я писала черновик этого поста, пошла посмотрела, что было с предыдущими итогами года — и обнаружила, что 2016-й не записан, есть только 2015-й с его марафоном за 3.29.30 в Малаге. Видимо, спортивные достижения для меня важны настолько, что без них год как будто и не заканчивается. 2017-й может быть закрыт с чистой совестью: я неожиданно для всех, а прежде всего — для тренера, выполнила норматив КМС по 24-часовому бегу и заняла второе место на Кубке России. В планах — выполнить норматив мастера спорта, на это у меня будет 2 попытки: Чемпионат России 12-13 мая и Кубок России в августе.

Удачное выступление на Кубке России дало мне не только урожай наград, не только звание амбассадора моего бегового клуба Running Expert и его партнера — компании BWT, но и очень мне нужный запас уверенности в себе. Сработали не столько медали и одобрение, сколько возможность подтвердить на практике то, что я сама о себе лишь думала, ни с кем не делясь.

Самым субъективно важным модным событием 2017 года, о котором я до сих пор думаю с некоторым трепетом, стал фэшн-фильм Ксении Серой. После его выхода я, что называется, много думала, что-то без слов о себе поняла — и почти перестала краситься, и это не аскеза и не лишение, а совсем наоборот.

Вещь года: безусловно, Асина (в смысле, марки Intro.version) парка Darkside. Я влюбилась в неё ещё на CPM, ещё когда она была единственным образцом для подиума и заодно для производства, и отдать её Ася ну никак не могла. Когда наконец отшили партию, я радостно забрала свою парку (тот самый образец), и это лучшая зимняя вещь, что я когда-либо носила. Парка сшита из ткани с мембраной, и поэтому не продувается — действительно не продувается, даже пронизывающим ветром от воды. Она длинная, то есть с ней можно носить платья. У неё удобный закрытый везде, где надо, капюшон, который при этом где надо — открытый: и в уши не надует, и машину на дороге боковым зрением вы вполне увидите. А ещё у неё удобнейшие теплые карманы и встроенные рукавички, которые можно использовать, а можно — нет. А ещё у неё компактный вид и стройный силуэт, что при таких теплосберегающих качествах выглядит чудом. В ней можно зимовать и в слякоть, и в мороз, и не вылезать до самой весны, я так и собираюсь делать. Асина парка — настоящая супер-вещь, вот как бывают супергерои.

Видимо, чтобы уравновесить удачу с паркой и не вызвать зависть богов, я выбрала максимально неподходящую для московской зимы пару обуви — ботинки Native, и это самая неудачная покупка года (а то и нескольких лет). Купила я их, почитав рекомендацию Демьяна Кудрявцева; в его оригинальном посте не говорится напрямую о водостойкости, но на неё делается аккуратный намек, чтобы читатель всё, что нужно, додумал сам. В рекламе делают схожим образом: помещают на одну фотку ботинок и рядом воду, без слов. То есть прямого вранья нет, и те, кто, как я, поверил, получается, обманули себя сами.

Кто ещё не купил ботинки Native, но вдруг собирается: подумайте дважды. А я вам сейчас расскажу, каково это носить в Москве при нуле градусов. Во-первых, они неудобные. По ощущениям эти ботинки сравнимы с валенками, которые я носила ребёнком: те тоже имели раз и навсегда заданную форму и не гнулись. Видимо, благодаря особенной форме все камешки, которые только встречаются на дороге, безошибочно попадают внутрь ботинка, а то и прямо в носок. Во-вторых, они промокают даже когда лужи неглубокие — они делают это сразу же и не через дырку, где шнурки, как я поначалу надеялась, а снизу, где шов у подошвы. И это не производственный брак, а просто особенность модели — ну, вот такие резиновые ботинки для сухой погоды. Третья печальная особенность стала для моей пары роковой. У подруги на даче я решила просушить их у тепловой пушки, поставив на вроде бы безопасное расстояние; надев ботинки через некоторое время, я поняла, что они сели. Отмучились, бедняжки. То есть сушить теплом их тоже нельзя, даже если это обычный комнатный обогреватель.

Я неслучайно пишу о Native так много. Обычно вещи позиционируют либо как, условно говоря, красивые (модные, статусные и т.д.), либо как функциональные, причем самые наивные потребители убеждены, что совместить эти два качества в одной вещи нельзя. Ботинки Native — удивительный пример имитации функциональности при почти полном её отсутствии, а также при полном отсутствии конвенциональной красивости; это якобы туристические резиновые боты, но капризные и неудобные, как дорогие дизайнерские туфли для особого случая. То есть видимая функциональность стала сама по себе визуально важна, её используют как слово модного языка. Запомним это. Не знаю, как вы, а я прозреваю в этом тренд. Подобных примеров будет больше; берегите себя.

Свопы Алисы Таёжной стали для меня — игрой года? социальной активностью? потребительской тактикой года? Ясно одно: в свопах мне всё нравится, но пока я не умею их как следует применять. Например, много отдаю и почти или вообще ничего не беру; не знакомлюсь с людьми, хотя вокруг всегда много симпатичных лиц, и где ещё мне искать своих, как не в толпе людей, увлеченных вещами. Я точно буду ходить на свопы дальше, и посмотрим, что будет.

Ещё мы с Асей открыли «Сестер Франкенштейн». Пока на базе этого проекта могу собирать советы «как не надо делать», но ошибки неизбежны, важно минимизировать последствия и мотать на ус. Мы точно будем продолжать, просто потому что интересно и мы много чего придумали, что стоит хотя бы попытаться воплотить.

СМИ года: рассылка The Bell. Единственная «газета», которую я читаю постоянно, и чаще всего дочитываю, и не только потому, что мне прямо вот надо про политику и экономику. Хотя эти ребята умеют объяснить, #чтомнесэтого, и как колебания курса нефти и политические решения отражаются на жизни обычных граждан — понятно, что любят и читают не за это, ну, не только за это. В The Bell мне нравится смесь информативности и незамутненного, очень обаятельного прагматизма. Обаяние это действует далеко не только на меня, читателя; помню, как было смешно, когда The Bell летом в заголовке письма ставил эмодзи-колокольчик, и «Медуза» в это же время стала маркировать свою рассылку с помощью эмодзи-медузы. Или когда в рассылке The New Times я впервые заметила подзаголовок «Что это значит?» (почти «что мне с этого») — и дальше абзац с объяснением новости. Эти мелочи страшно милы и сами по себе, и по-моему, это и есть факты настоящего признания среди коллег.

Кстати, о деньгах и прагматизме: весь 2017-й год я вела учёт своих трат и даже пыталась чего-то там бюджетировать. Мне очень понравился сам процесс учёта и записи: в скрупулезном сборе информации есть что-то от расследования, и вообще, когда понимаешь, что куда уходит, это здорово повышает управляемость жизни и укрепляет твою собственную сознательность. Некоторые предположения о том, куда уходят деньги, я подтвердила, кое-что новое выяснила. По-настоящему испугала годовая сумма трат на одежду и обувь — больше одной пятой дохода. Я, конечно, модный блогер, но не до такой же степени! Правда, заметную часть, около трети, этой суммы удалось вернуть через продажи вещей в комиссионке и в продажных группах — что ещё раз подтверждает, насколько это полезная практика.

Никаких приложений я не использую, веду обычную таблицу в офисной программе — и как хочу, могу менять её под свои нужды. Бесплатно, опять же.

Добавились и другие полезные привычки. Ежеутренняя медитация здорово собирает, фокусирует, и требует совсем немного времени. На полкорпуса позади — ежеутренний английский в роликах TED и вечерний — в сериалах; это требует несколько больше сил и времени, но тоже заходит легко, и самое главное — запускает шевеление в голове английских слов, нужное, необходимое, если хочешь легко понимать и говорить, минуя русский.

Я окончательно перестала добавлять в друзья незнакомых людей, только по работе. Есть ощущение, что и действующие, особенно виртуальные, социальные связи засыхают и отваливаются. Что делать? Ну уж точно не подбирать и не приклеивать на место; скорее, делать что-то с жизнеспособностью самого «растения». Я потеряла в этом году дружбу, которой очень дорожила, и место души, откуда оторвано, болит до сих пор. Можно было что-то сделать, чтобы спасти эти отношения? Можно было, но такой ценой, что лучше не надо. Легче ли мне от этой мысли? Да, но не намного. Нужно время.

Открытие года продолжает и расширяет открытие года 2015-го (я перечитала): там было про двусмысленность слова «умный» и особенно «мудрый», что они на самом деле значат в обиходе в применении к разным людям. Новое озарение настигло меня отчасти благодаря Асе, отчасти из-за работы в HR. Ася, рассказывая про взаимоотношения мужа и сына, прокомментировала реплику «Хороший мальчик!» так: «Не говори «хороший», говори «удобный», ведь ты имеешь в виду именно это!»

Я до недавнего времени работала в отделе обучения крупной компании, в одном офисе с отделом подбора, плюс занималась ассессментом — оценивала компетенции людей, их пригодность к определенной должности. В HR прагматичный подход к человеческим качествам не удивляет — он вообще не вызывает вопросов, по-другому просто не может быть.

А открытие моё в том, что так бессознательно делается на только в HR, но вообще везде. Принцип расшифровки «умный» = «молчит/делает, как положено/делает, как я говорю» стоит, не зассав, разглядеть в миллионе других случаев с другими словами и по другим поводам; не всегда, но очень часто в нас поощряют не добродетель, а узко понимаемую ситуативную _полезность_ и удобство в применении.

Сотрудник хорош либо не очень не сам по себе, а в отношении определенной должности с её критериями; так и человек хорош либо не очень — в глазах того, кто его в настоящий момент оценивает, а это могут быть очень разные люди с непредсказуемыми интересами и бэкграундом. То, что я сейчас пишу, выглядит как банальность, и было сто раз высказано куда более остроумно («Каждый человек благороден только в своей среде» — И.Ильф), но информационная ценность у него всё-таки есть — для меня недавно случилась, по крайней мере. Она состоит, во-первых, в открывшемся огромном, бессознательно всеобъемлющем характере хаотичной субъективной оценочности других людей, которая нас окружает и из которой по преимуществу мы создаем образ себя, особенно в нежном детстве; а во-вторых — в грубом и тоже не осознаваемом прагматизме, который лежит в ее основе.

Похвала — это почти всегда = удобство в использовании. Вспомните все случаи, когда вас хвалили — не восхищались, не как-то ещё одобряли, а именно хвалили. Начальственного, государственного, образовательного дискурса это касается в первую очередь, но и родители не отстают, и школьные учителя, и преподаватели, и те из знакомых, кто по любым причинам решает себе позволить в обращении с вами пристройку сверху. Вас хвалят не за то, что вы поступили нравственно, а за то, что вы поступили _удобно_ для другого или для других; просто в здоровых обществах и семьях это чаще всего совпадает.

Наименее вредоносными в хоре оценок выглядят сказки, их ценности по крайней мере проверены временем, и в целом проникнуты интересами общества и вообще людей. Голоса случайных пассажиров я бы вообще не брала в расчет, они ничего не значат. Зато похвалы в свой — да и в чужой — адрес теперь, зная их маленький секрет, гораздо интереснее слушать.

Все эти соображения пришли ко мне, как это обычно и бывает с открытиями, непрошеными, и развидеть их не получится — придется учитывать в работе.

Кстати, работа у меня теперь тоже будет другая. В 2017-м году у меня было мало публикаций — теперь их должно стать больше; с конца января я больше не работаю в компании, вместе с которой росла больше 15 лет. Это абсолютно точно к лучшему, по ряду причин. (В голове крутится гифка с нимфой Калипсо, которая выгоняет Одиссея с острова: «Вали уже в свою Итаку! Надоел!» — это примерно так ощущается: и забавно, и трудно поверить, и чувствуешь огромную благодарность). Я давно думала о том, что — в широком смысле — делать дальше; последние года три параллельно с работой я всё время делала что-то ещё, а месяц назад, когда ещё не было никакого решения, вообще прошла тест на профориентацию — и получила где-то ожидаемые, а где-то и неожиданные результаты. Кстати, «Профориентатор» очень рекомендую тем, кто находится в похожей ситуации: они дело говорят, дают объективную информацию о ваших способностях и мотивации, причем со стороны, непредвзято (сейчас у них лежит сайт, но надеюсь, это временно). Мои результаты далеко не во всем совпали с тем, что я сама о себе думала. Я получила несколько ценных подсказок, которые намерена использовать. Сейчас у меня есть несколько направлений, куда двинуть дальше; к счастью, все они находятся рядом, и ничто не мешает идти по ним одновременно.

Еще одна забавная пророческая деталь: в конце декабря, до решения и немного после, я читала книгу Алексея Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось» — название, хоть оно и про другое, довольно точно передает суть моей карьерной ситуации, ну а совпадающее с ней, описанное в книге настроение позднего СССР с его повсеместной практикой «вненаходимости» схвачено очень близко к тому, что тогда действительно было и что я лично успела застать.

Книга А.Юрчака чуть было не стала моей книгой года, но мой-то год закрылся вчера — и так получилось, что под занавес, в начале января я успела прочитать «Памяти памяти» Марии Степановой. Обычно я подхожу к книгам, которые так хвалят критики, настороженно, и предпочитаю это делать, когда вокруг осядет пыль — для экономии времени (потому что с частью новой литературы, особенно с бестселлерами, бывает так: пыль осела, ничего не осталось). Но с книгой Марии Степановой я решила особо не медлить; наверное, гипнотическое название сработало.

Книга удивительная. Это какой-то новый жанр, который ещё предстоит назвать; что-то вроде эссе, но размером с роман, с цветными вклеенными воспоминаниями разных людей, с разными добавленными артефактами. Кортасар назвал свою «Книгу Мануэля» — роман-коллаж, вот и здесь тоже какая-то синтетическая форма, причем в 3D. В книге есть несколько биографий художников, чьи методы можно описать как разные способы хранить воспоминания. Например, коробки Джозефа Корнелла: Мария Степанова сравнивает их с «секретиками», которые делали дети её поколения. Сама её книга напоминает такой секретик, любовно собравший самые красивые, странные и непохожие друг на друга примеры сохранения памяти, только что закрытый чистым стеклом: вот воспоминания семьи, вот — жизнь Франчески Вудман и фотографии, в которых она ловит ускользающее время, а вот гуаши Шарлотты Саломон — и жизнь, и театр. И ещё эта книга просто очень хорошо написана. Если требуется для рекомендации какое-то «зачем», то вот оно: язык, хороший русский язык, который и является в этом «секретике» смотровым чистым стеклом.

Фото — Ольга Ленская.