robotesse

Недавно я нашла очень понятную картинку к слову «объективация», раскрывающую и суть явления, и отчасти последствия.
Это один из самых известных кинокадров, знакомый даже тем, кто не видел фильма: девушка Бонда в золотой краске на фоне алого бархата.

Фото отпечатывается на сетчатке и в памяти; это действительно сильный образ. Я бы объяснила это драматической разницей возможных прочтений, конфликтом разных восприятий, который возникает у зрителя. Можно увидеть человека, девушку, её спокойное лицо — как будто спит — и свесившуюся руку; кто знает сюжет, может героиню пожалеть. Но есть и другой способ видеть (мне он не очень доступен, но я знаю, что такое бывает): смотреть на живое как на предмет или как на явление природы. Видеть композицию, цвета, фактуру кожи и вообще весь драгоценный эффект,  не отвлекаясь на то, что перед нами жертва убийства, и орудием стала как раз золотая краска.

Красный с золотом образ, который я помнила до того, как села писать пост, на самом деле не является оригинальным кадром из фильма. Это важно. В фильме — заурядные белые простыни.

Красный бархат появился уже потом, для фотосессии Гая Хэмилтона. И — я настаиваю на этой версии — не только потому, что это красиво. Это красиво, но очень специальным, объектным, образом. Девушка Бонда превращается в золотое украшение в бархатной шкатулке. Она мыслится фотографом не как героиня, а как престижный дорогой предмет. Девушки Бонда вообще являются героинями лишь отчасти; они говорят и действуют, но это в них не главное. Красивая женщина входит в мальчиковый гламурный набор вместе с оружием, ракетным ранцем и суперспособностями; она положена агенту 007 как часть его образа. (Несколько лет назад в Мультимедиа Арт Музее на Остоженке была выставка, посвященная «Бондиане». Бродя по ней, я поняла, что лучшего учебника по гламуру просто не существует. Мертвая Джилл в золоте там, кстати, была — на красном бархате. Если вы хотите понять суть гламура, прочитайте книгу Вирджинии Пострел, фильмы о Бонде отлично её иллюстрируют).

Именно эта разница — живое-неживое — так бьет мне по нервам. Я _вижу_ на фото человека, но он в костюме предмета, и это для меня чудовищно. Собственно, это и есть объективация: когда человек живой, но окружающие, а иногда и он сам (точнее, она сама) мыслят его/её как предмет или функцию, и оценивают по тому, насколько полезен человек как предмет, насколько хорошо выполняется функция.

На официальном сайте Ширли Итон, актрисы, сыгравшей девушку Бонда в «Голдфингере», есть галерея фильма. Фото Хэмилтона, где актриса в золоте — все «живые». Фотки «умерла» — нет. «Живые» производят довольно странное и отчасти комичное впечатление (я даже не беру коллаж с шестью Бондами), и снова из-за этой живой-неживой двойственности. Получается предмет, который рад тому, что он такой красивый и притягательный, который сам собой гордится. Как еда, которая по народной присказке сама себя хвалит.

***

А ещё можно задуматься о том, кто обычно оценивается с точки зрения красоты, для кого этот признак важен. Точнее задам вопрос: каков статус тех, для кого красота — это признак, решающий судьбу.

И обнаружить, что этот статус никогда не бывает первым. Это никогда не король и не туз, а всегда дама или валет, или карты помельче. Возможное высокое положение дамы  или валета обеспечено не их делами, не ролью и не сутью, а тем, что их кто-то выбрал, как предмет в магазине. Чтобы выбрал кто-то из первых, надо быть красивой (соцсети любят контрпримеры вроде Цукерберга с женой, но основная масса подтянется очень нескоро, раз выбор основателя Facebook преподносили как диковину). О возникновении этой установки, о том, как она работает и кому выгодна, пишет Наоми Вульф в книге «Миф о красоте»; её нужно прочитать, особенно если вы работаете в моде, особенно — в глянце, чтобы понимать, в чем именно вы участвуете и на чью мельницу льёте воду. Прочитать стоит и тем, кто сторонится феминизма и критикует его. Сколько я ни начинала разговор с критиками, самым трудным для них оказывается вопрос «кого вы читали/слушали/знаете из феминисток», и, конечно, «с чем именно вы не не согласны».

Возвращаясь к красоте. Первое лицо может быть красивым, а может и не быть, для него это не главное. Лицо подчиненное должно соответствовать ожиданиям. В список качеств-ожиданий может входить умение стряпать, а может и красота, кто бы как её ни понимал.

И человек, которым любуются, при всем возможном восхищении зрителя — таким образом немного предмет в эту секунду. Как Тадзио, о котором Ашенбах подумал: «Слаб здоровьем, не доживет до старости» — с облегчением, хотя искренне любил мальчика. Тадзио на короткий миг стал предметом. Любование золотит и обесчеловечивает объект, убивает, как золотая краска. Взгляд художника — на секунду и невзаправду, влияние среды и ноль осознанности — изо дня в день и навсегда.