robotesse

Один образ тянет за собой другой, другой приходит с братом и не уходит вовсе. Цепочки ассоциаций — самая субъективная и прихотливая вещь; мы выбираем сами, и на что смотреть, и  как. С прошлого воскресенья события-образы шли продуманной чередой, которой я и хочу поделиться.

Михаил Ефремов читал «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» — читал в фойе Еврейского музея, потому что мезонин просто не впустил бы всех желающих его послушать. Впрочем, мезонин и так был почти полон; не найдя места внизу, я побрела как туда, надеясь посмотреть хоть сверху и послушать, и нашла не только свободное место, но и большой экран с трансляцией.  Слушать Ефремова было чем-то вроде бега в моём понимании, когда ритм шагов выводит тебя на новую частоту мыслей, только в случае с бегом это частота высоких обобщений, а тут было что-то совсем другое, что-то как раз про чувственную сторону слова. В игре Ефремов свободен, как вода или ветер; он может быть чем угодно, при этом оставаясь абсолютно собой. Когда мне грустно, я вспоминаю его в образе нефти и улыбаюсь невольно, забывая, как этот ролик вообще-то страшен ближе к концу. Я думаю, что многие люди — и я, конечно, тоже — пришли послушать не столько повесть Гоголя, столько посмотреть и послушать _человека_.

Далее, в среду, сворачивая уже привычно в правильные двери на выходе из метро, я думала, что зачастила в Еврейский музей и вот уже хожу в него, как в театр несколько лет назад. В кинозале, том самом, где днём показывают каждый час фильм с 3D-саранчой и правдоподобными брызгами Красного моря, снова проходил «Документальный киноклуб»: час — фильм, час — дискуссия.
На обсуждение фильма «Таня пятая» Лена Погребижская пригласила режиссера — Дмитрия Кубасова; слушая его ответы, я думала, как важны паузы в том, что мы называем «так себя поставить». Дмитрий себя ставит незаметно в самый центр просто тем, что может спокойно думать над ответом, пока его ждет весь зал. Это круто, тоже так хочу. Но вернемся к фильму.

О фильме писать довольно трудно, потому что на первый же вопрос Лены: «Чем вас зацепил этот фильм?» — я бы ответила, если бы отвечала, «ничем». Не зацепил он. Зацепила ситуация вокруг него, ткань жизни, которую этим фильмом скомкало, так что показалась подкладка.

Там о женщине по имени Таня, бойкой, боевитой и с ногтями, и в шубе до пола; Таня работает в такси и приторговывает водкой. Воспитывает двоих сыновей. Базарит с друзьями о политике, напивается с подружками. Вроде все. На Крещение Таня окунается в прорубь — в начале фильма эту прорубь как раз прорубают, символично ппц.

Таня много и неизобретательно ругается матом, хоть и считает мат плохим. Всё это вроде как должно создавать — и у многих создает, как показало обсуждение — образ эдакой живой, настоящей (я скоро буду ненавидеть это слово), полнокровной женщины с трудной судьбой, но которая не сдаётся, потому что дети, кони, избы и так далее. В этой банальности было много странного, то есть люди говорили что-то по накатанному пути, но поперёк смысла ситуации. Например, совсем не идут к героине слова «ей бы фронтом командовать» — чтобы командовать фронтом, нужен стратегический ум и способность управлять людьми, а о чем мы говорим здесь: человек своей-то жизнью не  управляет.

Вал банальностей в обсуждении был спровоцирован, очевидно, простой вещью: лютой банальностью самого фильма. Режиссер увидел эту Таню именно так, через призму «живая, настоящая, полнокровная, трудной судьбы, да я таких сто знаю». Я уверена, что у реальной Тани сто пятьдесят других особенностей, абсолютно уникальных и нисколько не вульгарных (= недостаточно фактурных). Но в кадр попали одни общие места, за которыми я пытаюсь, но как-то не могу увидеть живого человека.

А между тем он — она — там есть, и поворот судьбы очень печален. Таня, как выяснилось из обсуждения, вскоре после выхода фильма села в тюрьму за наркотики и вышла по УДО, но через полгода села снова, уже на 18 лет. То есть в тот самый момент, когда в кинотеатре Еврейского музея полу- и просто интеллигентные люди смотрят документальное кино, героиня этого самого кино находится где-то на зоне, и ей оттуда никак, и очень долго будет никак, долгие 18 лет. Ужас этой ситуации вряд ли будет понятен человеку рациональному и здравомыслящему, для меня же это означало — конец обсуждения. Невозможно.

Но это документальное кино: препарат живой души, сделанный так, как получилось, субъективное свидетельство времени.

27 апреля — новый «Документальный киноклуб», там же, во столько же, смотрим «Прощеный день» Дины Бариновой.

***

Сегодня захотелось посмотреть разных клипов Dead Can Dance, и попалось вот это чудо.

Это поэзия и правда тела — бескомпромиссная, сильная, наполненная. Dead Can Dance — и Пина Бауш; и странно, и очень правильно. Люди из близких вселенных узнают друг друга.
Вот и Йодзи Ямамото делал для Пины Бауш платья, она была музой и идеальной моделью. Это я вспомнила о коллекции, которую Ксения Серая показала на MBFWR — с главным красным платьем, инспирированным как раз этой историей, платьем Ямамото для Пины.

О Ксении Серой написали после этого показа решительно все: от международного Вога до Фэшионисты (которая потяжелее будет), российские издания — понятно. Перед нами как раз тот случай, когда участие в Неделе моды абсолютно оправдано с точки зрения пиара. А оно оправдано только если ваш дизайн бесспорно, невероятно хорош.

Кстати, интервью с генеральным продюсером MBFWR Александром Шумским — я надеюсь, скоро выйдет на сайте «КоммерсантЪ Lifestyle», а вот интервью с Юлией Николаевой уже вышло.

Мой новый беговой маршрут — я его случайно открыла — проходит по Лужнецкой набережной, как раз под окнами ателье Николаевой. Горки, на которых я сегодня бегала вместо вчера (вчера я была в киноклубе), расположены ровно напротив всё тех же окон, только с другого берега. Подъём к Золотым мозгам довольно крутой, бежать вверх тяжко, особенно на повороте, где такая узкая перемычка и градус наклона возрастает. Так вот: срочный подъем по склону тела, ко второму разу уже бренного, проходит на 2-3 секунды быстрее, если я вспоминаю об ателье за рекой. Смешно, но это правда.

Источники фото: 1, 2, 3.