«Математики Тлёна утверждают, что сам процесс счета изменяет количество и превращает его из неопределенного в определенное. Тот факт, что несколько индивидуумов, подсчитывая одно и то же количество, приходят к одинаковому результату, представляет для психологов пример ассоциации идей или хорошего упражнения памяти. Мы уже знаем, что в Тлёне объект познания единствен и вечен.
В литературных обычаях также царит идея единственного объекта. Автор редко указывается. Нет понятия «плагиат»: само собой разумеется, что все произведения суть произведения одного автора, вневременного и анонимного. Критика иногда выдумывает авторов: выбираются два различных произведения – к примеру, «Дао Дэ Цзин» и «Тысяча и одна ночь», – приписывают их одному автору, а затем добросовестно определяют психологию этого любопытного homme de lettres…»
Я прочитала «Тлён, Укбар, OrbisTertius» довольно давно, но при каждом перечитывании сохраняется странное узнавание, как будто этот текст меня продолжает. Как будто во мне заложены (предусмотрены конструкторами) некие основы, начала того образа мыслей, того удивительного взгляда на мир, что подразумеваются автором как естественные.
Но повод для написания этой заметки – не ностальгия, а совсем напротив. Маленький рассказ Борхеса иллюстрирует целый ряд процессов, которые можно обозначить как перемены отношения к авторству в информационном мире; иллюстрирует – а то и является их источником. Каждый день я вижу продолжения в так называемой реальности.
В рассказе предметы из вымышленного мира проникали в наш, материальный; в нашем, материальном мире реализуется вымысел второго порядка, творчество выдуманных Борхесом авторов.
С девяностых годов утрачена однозначная связь тенденции и года создания; по большому счёту перестало существовать понятие «сейчас модно»: этот оборот употребляется или по старой памяти, или просто в маркетинговых целях. Изменилось отношение к художникам моды: и к ним как к профессионалам, и к их именам.
Кадровые перестановки в знаменитых Домах моды – предмет обсуждений исключительно в модной среде, обычный потребитель (точнее, массовый зритель) модной индустрии о них ничего не знает и знать не хочет. Помню, как в очереди за билетами на выставку «Диор – под знаком искусства» в Пушкинском музее одна девица говорила другой, громким красивым голосом: «Диор – это мой любимый бренд!» Сама экспозиция была, в общем-то, в духе высказывания: хотя были отдельные залы с Диором 50-х и отдельные – с Гальяно 2000-х, по коллекциям, больше всего запомнилось гнетущее впечатление от центрального зала с вечерними платьями, где всё было перемешано, ну и египетский саркофаг в окружении флакончиков «J`Adore».
Бытует мнение, что всё уже придумано, что всё, что можно сделать с конструкцией – уже сделано, и экспериментировать можно разве что в смежных областях: в области материалов и технологий – с одной стороны, в области смыслов и стилизаций – с другой. Функция художника, если принять полностью эту мысль, сводится к составлению коллажей. К счастью, реальность оказывается одновременно сложнее, проще и интереснее любых попыток её однозначно понять. Мы видим сегодня и стилизацию, и поиск в области технологий, и убедительную работу с формами (например, у Рафа Симонса в том же Диор).
Но имя дизайнера перестало в ста процентах случаев обозначать именно его манеру, его взгляд. Кто-то работает над собственной маркой, кого-то приглашают работать в известный Дом; огромное количество дизайнеров, особенно тех, кто работает для масс-маркета, вовсе никому не известно.
Листая журнал, зритель моды обращает внимание на модели SaintLaurent; если это зритель заинтересованный, он знает, что это имя, за которым другое имя – Эди Слиман, и улавливает некую всё же преемственность, и понимает отличия. Если же этот зритель – просто зритель, он видит лишь картинку и простое имя, ставшее на слово короче. Просто тэг, по которому легче искать.
Имя дизайнера не скрыто, кому надо – его знают. Просто надо далеко не всем. Это важно: это не вопрос доступности/ недоступности информации, а именно отношения к её нужности. Всё меньше нужно знать автора.
У меня есть пример из собственного опыта. Я не выхожу из дома без плеера, и в принципе редко снимаю наушники, особенно в людных местах – защищаюсь от избытка идиотизма информации. Мне нужно много музыки, очень много. Моих собственных музыкальных ориентиров не хватает, чтобы обеспечить бесперебойное обновление саундтрека. Выход подоспел с технологиями: появились подкасты. Музыкальный вкус мне уже давно заменяют Нуждин, Phillaи Union 77. Очередной подкаст – компиляция, кусок музыки длиной примерно в час; ни Нуждин, ни Филла музыки не пишут – но они умеют её выбрать и собрать. Я скачиваю просто час музыки, а плейлист составляют люди, которым в этом смысле можно доверять.
Есть подкасты особенно любимые, но – важно – я почти никогда специально не узнаю имена исполнителей, даже если отдельная композиция мне нравится. Могу узнать кого-то сама: о, Ник Кейв. Но это редко, в основном я не знаю – и, простите меня, авторы – не интересуюсь знать, как зовут исполнителя. Для меня этот кусок подкаста – просто чудесные стилизованные восьмидесятые. И пусть ничего не стоит узнать, что это поёт, допустим, певица Чела из Австралии, и никакие это не восьмидесятые, а самые что ни на есть наши дни, мне это по барабану. Я вас с удовольствием слушаю, но я – рядовой потребитель музыки – не буду специально узнавать ваши имена.
Всё это существует наряду с никуда не девшейся индустрией звёзд, так же, как и в моде: есть известные, как поп-звёзды, есть просто известные, а есть те, кто в тени – просто делает хорошую музыку/ одежду. Появление Интернета сделало другим отношение к имени. Неоднородность ситуации указывает на нестабильность, изменчивость; изменения, большие изменения в отношении к имени и названию происходят прямо сейчас. Что-то мне подсказывает, что через несколько десятков лет имя автора будет интересовать максимум одного человека, и не факт, что самого автора.
Автор становится безымянным, как на заре времён, как в доисторические времена и большую часть исторических.
(Картинки — из Codex Seraphinianus).
Добавить комментарий