robotesse

Модели в тюрбанах «помыла голову» и в ядрёно-красной помаде, гравий на подиуме, бельевые веревки над гравием; перед показом минут пять шёл фильм про ржавые трубы. Модели демонстрировали скромные вещички, наполняющие не то ностальгией по советскому детству, не то жалостью. Пресс-релиз повествует о героине коллекции, умеющей видеть красоту во всём.

Вот эта красота во всем меня доконала, честно говоря. Ну ладно, я понимаю — видеть красоту в скромности. В самой идее скромной, аскетичной красоты особенную пикантность, по идее, и должны находить люди, у которых в бытовом смысле всё очень хорошо.
Но, товарищи, мне показывают не утончённую печаль японской треснувшей чаши, а ржавые трубы и запселую коммуналку; это показывают мне, первые десять лет жизни прожившей в семейной общаге, с одним душем на восемь комнат. Показывают ржавые трубы и, значит, говорят: а вот наша героиня умеет видеть красоту во всём! И кто это говорит? Маруся Зайцева.

Это как в «Трёхгрошовой опере» Серебренникова. В антракте на сцене продолжалось как бы действие, актёры изображали бомжей. Афганцы, «помогите на лечение», просто какие-то тёмные личности с баулами; все они просили денег у публики. Первые ряды реагировали на это дело как на пугающую экзотику, впрочем, охотно подавали. Галёрка смотрела мрачно и тянулась потихоньку в буфет и размяться; люди не для того пришли в МХТ, чтобы смотреть на то, что каждый день видят в метро.

Да, я понимаю, что мои классовые мозоли — это мои классовые мозоли, и никто не обязан на них не наступать. И что никто ничего плохого не имел в виду. И вообще это сделано не для меня.
И я даже готова поверить, что эти вещи будут продаваться; даже знаю аудиторию. Аудитория живёт внутри Садового кольца и ни разу в жизни не видела ржавой раковины.